Помню, когда я был маленьким, то каждое лето на каникулы уезжал на деревню к бабушке. Не то чтобы я помнил каждое свое лето, но многие истории из своего детства отпечатались в моей памяти, как буковый лист на камне, который хранится в музеях в подтверждение существования жизни на Земле миллионы лет назад. Не знаю почему, но мне захотелось вам рассказать то, что я услышал от своего деда, только не помню, где заканчивался его рассказ, а где включалась моя бурная детская фантазия. А может, это была вовсе и не фантазия, ведь все детали того маленького приключения, что произошло со мной, я помню так отчетливо и последовательно, словно не прошло с тех пор тридцати с лишним лет.
Слушайте…

Глава первая

Предисловие


Я открыл глаза, луч солнечного света пробивался сквозь приоткрытые ставни окон и падал прямо на мою подушку. Я тряхнул одеялом, и очертания луча в пуховой пыли обрели форму светящейся плоскости в полумраке комнаты. Первое утро каникул у бабушки. Ощущение счастья и свободы переполняло меня. Как хорошо так лежать и смотреть, как пыль искрится в плоскости солнечного луча. Очертание луча стало пропадать, и я снова тряхнул одеялом, луч снизу вверх опять наполнился горящими точками.
- Внучек, ты уже проснулся? - раздался голос бабушки, приплывший будто из глубин печи вместе с запахом свежеиспеченного хлеба. Я молча лежал и представлял, как бабушка, наклонившись к печи, достает из нее, деревянной лопатой, хрустящий каравай. Я видел, как она берет гусиное перо, смачивает его маслом и аккуратно смазывает золотистую поверхность хлеба.
- Вну-у-у-чек, вставай давай, не лежи лодырем. Глянь, уже солнце припекает. Бери одежу, и мигом в сени умываться, и садись за стол. Я выключил картинку на том месте, когда бабуля разливала из подойника молоко по крынкам. Баба Маня всегда напоминала мне сказочного персонажа: маленького роста, туго повязанный платок, добрая и круглолицая. Когда вязала или пряла, она надевала круглые очки, и на лице ее, усыпанном морщинками, не глубокими, а как будто нарисованными, проявлялось какое-то спокойствие, до забвения, словно останавливалось время… и мне всегда казалось, что вот сейчас подойдет сказочный кот и начнет, высоко задрав хвост, тереться о ее маленькие ноги в шерстяных носках, и я улечу в какую-нибудь сказочную страну. И еще, она всегда пела, когда трудилась.
- Вставай, вставай, лежебока, - донеслось до меня вместо бабушкиного пения.
Я резко вскочил, рассыпая искрящиеся пылинки в луче солнца. Пробегая мимо бабули, разливающей молоко, я на ходу прокричал: «Ба-аб, я уже встал!» Выбежав во двор, я глубоко вдохнул. Запах сена и пчелиных сот окончательно перенес меня из городской суеты, школы и уроков на свободу.
-И-эх-хааа!!!- вырвалось у меня из груди.
Во дворе висел рукомойник, куры у крыльца топтали пыль, что-то наклевывая, солнце еще не припекало, но висело достаточно высоко, по нему я определил время: наверное, уже восемь или девять... Умывшись, я прошел в сени и сел за стол.
- Баб, а баб, можно я сбегаю на мало-речку искупаться? – спросил я.
- Нет внучек, сначала ты похлебаешь простакишу – нежным старческим голосом ответила бабушка Маня, а опосля пойдешь к деду и отнесешь ему завтрак. Он пасет овец неподалеку отседа, вон на том лугу за малой речкой и бабуля указала на косогор, - вона у косогора, видишь?
Пока я хлебал простоквашу, закусывая горячим, только что из печи хлебом, баба Маня укладывала в узелок завтрак для деда.
- Ну, беги внучек, только в речке не купайся. Деда ждет тебя, опосля искупаешься.
Я схватил узелок и вприпрыжку побежал, напрямки, через огород, перепрыгнув штакетник, а потом с осторожностью - по узкой тропинке, заросшей коноплей и крапивой. На лугу за малой речкой паслись овцы, неподалеку от них, у ивняка я увидел деда Анисима, стоявшего, подпершись палкой.
- Деда, деда, - закричал я.
Дед меня заметил и улыбнулся. Я стремглав бросился к нему.
- Что, внучек, баба прислала? - шепеляво произнес дед, - та-ак, а это что у тебя?... Харчи?
- Угу, - ответил я.
Дед был худощав и высокого роста. Седая щетина скрывала глубокие морщины на лице. Под роговыми очками прятались насмешливые глаза, усыпанные морщинками словно лучиками.
- Ну коли так, - протяжно произнес дед, осматриваясь по сторонам, - тогда пойдем вон под ту березу, там и потрапезничаем.
Дед направился, чуть прихрамывая, в сторону косогора, на ходу снимая длинную брезентовую накидку с капюшоном.
Мы расположились в тени березы под косогором так, чтобы было видно овец. Дед постелил накидку и начал развязывать узелок. Ладони и пальцы деда были грубыми, как будто выструганы из дерева, я еще удивился, как можно такими деревянными пальцами развязывать такой маленький узелок.
- Деда, а ты ночью не боишься оставаться один с овцами? - спросил я. -Ружья-то у тебя нет, а наша Жучка на волкодава совсем не похожа.
- Внучек, - протяжно ответил дед, снимая кирзовые сапоги, кряхтя и разматывая портянки, - волков боятся - в лес не ходить. Да и ты, вон, босый прискакал. А не боишься, что змеи покусают? На, хоть портянками перемотай, когда домой побежишь, - и дед бросил мне свои портянки, - а бабке я по приходу задам жару, чтоб опосля следила за тобой как следует.
Дед разложил завтрак на белом платочке, в котором тот был завернут.
- На, вот, - дед протянул мне огурец и мед в сотах,- потчивайся, сорванец.
- Не-е, я уже поел…
- Ты мне не перечь, кушай, сказал,- застрожился дед.
Я молча взял огурец и макнул в свежий еще майский мед. В нем плавали кусочки сот, и я старался огурцом ухватить кусочек.
- Деда, а вот ты когда пасешь, о чем думаешь?
- А пошто тебе? - прошепелявил дед.
- Да, так. У тебя ведь книжек нет, с овцами не поговоришь. Ведь ты о чем-то думаешь в это время?
- Ишь, любопытный какой. Это вас в школе думать да размышлять учат. А у нас тута все по-простому. Овцы пасутся, ты смотришь, как бы какая дурная от стада не отбилась.
- Не-е, дед, это ты смотришь… А думаешь-то о чем?
- Гляди на него, как заговорил – думаешь, смотришь? За год, что ли, так поумнел? Или обнаглел? - дед внимательно смотрел на меня. Глаза его смеялись. Я знал, что он строжится без злости, привычка у него была такая – строгость на себя напускать.
- Вы там все в городе такие умные? А вот ответь мне, умник, если гусь гогочет и на всех бросается, как его усмирить?- дед смотрел на меня, ожидая ответа. - Что молчишь?
- Ну-у… надо, наверное, взять прут и прутом ему по морде нахлестать.
- Вот, все у вас так, у молодых да ретивых: чуть что, сразу прутом да по морде. А если бы я тебя за все твои проказы прутом бил? Что замолчал? Каково? Не сладко бы тебе пришлось.
- Не-е, дед, я – это я, а гусь – это гусь.
- Так, что теперь, если ты, так лучше гуся, что ли? От гуся хоть польза есть, а вот от тебя сейчас какая польза?
- Ну… ну, не знаю, - растерялся я.
- Вот вы, городские, все себя лучше других считаете, а чем ты лучше гуся? Нет, чтоб подумать да помочь ему усмириться по-доброму, ведь ты человек, а он гусь, он слабее тебя и дан богом тебе в помощь. Вы сразу в книжку носом, что там об этом сказано? А там об этом ничего не сказано. Там только и учат вас как палкой других помыкать, да себя выше других считать. Так ведь внучек? – дед всегда умел загонять в угол, недаром он пастух – погонщик овец, - подумал я.
- Ну, совсем не так. Нас гуманизму учат, - уверенно ответил я.
- Вас школьной грамоте учат и больше ничему не учат, - дед сделал акцент на «не учат». – Вот, что я тебе скажу, внучек. Учителей ваших самих учить уму-разуму надо, а уж опосля доверять таких олухов, как ты.
Я обиделся на слово «олух» и замолчал.
Дед медленно пережевывал завтрак и пил квас, посматривая в сторону овец.
Я долго обижаться на деда не мог, он, хоть и строжился, и всякие обидные слова мне говорил, но я где-то в глубине чувствовал, что он это делает, чтобы спрятать за внешней суровостью большую любовь ко мне… да и не только ко мне. В каждом нашем разговоре с ним я обнаруживал, что многого не только не знаю, но даже никогда ни о чем всерьез не задумывался. Всегда оставалось впечатление, что он со мной не разговаривает, а чему-то учит. А вот чему? Тогда я никак не мог понять. Только спустя многие годы я осознал, что дед учил меня размышлять и самому все проверять, как бы пропуская через себя то, чему меня учили в школе и окружающие, чтобы впоследствии иметь свое собственное мнение. А доброта и мудрость, спрятанные под внешней строгостью и категоричностью, незаметно входили в меня и оставались во мне законсервированными до тех пор, пока не пришло время выбора. А оно у каждого рано или поздно наступает, вот тогда и проявляется твоя, эгоистическая сущность – себе, мое… Но если есть в тебе заложенная в детстве, сокровенные мудрость и доброта, то тогда ты способен сделать правильный выбор.
Тогда же я просто проглатывал горькие пилюли деда, но долго на него не злился, стоило ему сказать или посмотреть на меня по доброму - и я снова его любил.
- Ну что, насупился!? На, вот, лучше глотни квасок. Скоро жара поднимется, смотри, как парит, - по-простому, как бы для себя сказал дед Анисим,- зной стоит, видно к дождю.
Дедушка никогда не ошибался в погоде. Всегда точно предсказывал, когда будет дождь, когда заморозки, а к ураганному ветру, заранее готовился. Издалека послышался заливистый лай Жучки.
- Деда, Жучка-то что так лает?
- Да видно опять со змеями воюет. Их вон в том ивняку у мало-речки много проживает. Там ключи бьют, земля холодная… они там случки устраивают. Ты, внучек, будь осторожен, босиком туда не ходи. Дед привстал и пододвинулся ко мне. – Дай-ка, портянки я тебе намотаю. - Пока дед наматывал портянки мне на ноги, я почему-то вспомнил про гуся.
- Деда, а вот про гуся ты так и не дорассказал. Как его усмирить?
- Как его усмирить окаянного? – кряхтя, переспросил дед Анисим, проверяя на моих ногах портянки,- да очень просто, сунь ему в ноздрю его же перо, и будет он ходить как шелковый.
Дед, разулыбался и так по-доброму посмотрел на меня, будто почувствовал, что перегнул палку строгости.
Внутри меня прокатилась волна какого-то волнения и трепета перед ним, так что в носу защемило, а к горлу подкатил ком. Я обнял деда, а потом прилег на брезентовую накидку и положил голову ему на колени.
- Дедушка, вот ты все знаешь. А ты можешь рассказать мне, как мы появились на этом этом свете?
Дед придвинулся к стволу березы, увлекая меня за собой.
- Ну-у, - протяжно произнес он, - всего я, конечно, не знаю… Скажу тебе, что и никто не знает, кроме бога нашего.
- А бог на этом свете есть, - осмелев, перебил я его.
- На этом свете? – чуть поразмыслив, переспросил дед. Не-ет, на этом свете его нет. Ведь бог и есть Свет.
- Как это? – спросил я, с интересом заглядывая ему в глаза.
- А вот так, Свет, который наполняет все сущее. Он в тебе, и во мне, и вот в этом подорожнике,- и дед указал на тропинку, где рос подорожник.
- А я его могу коснуться? – спросил я, поудобней располагаясь у его ног.
- Кого? Подорожника? – с улыбкой переспросил дед, снимая очки в роговой оправе и протирая их краем рубашки.
- Да нет, Света этого, который во мне, в тебе и в подорожнике?
- Внучек, - задумчиво произнес дед, затем, помолчав, добавил, - а, вот, горизонта ты можешь коснуться? Попробуй, выйди в поле и иди на горизонт. Так можно идти бесконечно, а горизонт всегда будет перед тобой. Так ответь мне, ты можешь коснуться горизонта? А-а-а, ну что умолк? Не знаешь, что сказать? А я вот тебе скажу, что если ты будешь смотреть на себя моими глазами, а сам отправишься навстречу горизонту, то ты про себя скажешь: «Вот я коснулся горизонта». Так можно коснуться горизонта?
Я внимательно наблюдал за дедом, как он смотрел вдаль и, казалось, говорил, вовсе не думая над словами не подбирая выражений. Будто Свет этот проливался через него. Я смотрел на него и неожиданно для себя ответил:
- Ну, если считать, что земля касается горизонта и я буду наблюдать себя со стороны твоими глазами, дед, то и я, наверное коснусь его – горизонта этого.
- Ишь ты, хвилософ какой. Если бы да кабы. Вот так и Свет – бога нашего - можно коснуться только тогда, когда из себя выйдешь, - затем, помолчав, добавил. - Так что ты у меня давеча спросил?
- Я спросил, как мы появились на Земле?
- Не знаю, не знаю, внучек, вот только помню, что мой дед рассказывал мне, когда я был маленьким.
Я от любопытства заерзал у него под рукой.
- А что он тебе рассказывал?
- Не то сказку, не то быль. Я уже и не упомню. Но, вот, рассказывал мне дед про то, как давным-давно, на Земле жили маленькие люди, а было их тогда не так уж и много - всего 620 человек. Женщин было тогда - 365, а мужчин - 255 и все они были молодыми и не очень, но были и старцы среди них, их было – семь. И все у них было, как у нас. Все - да не все. А жили они высоко на горе, за стенами высокой башни в городе Вилон. И был у них день, и была у них ночь, да вот только солнца они никогда не видывали, а вместо солнца им светила луна. И когда луна светила, у них был день, а когда пропадала, то была ночь. А вот утра и вечера у них никогда не было, не было рассвета и заката и голубого неба над головой, и радугу на небе они никогда не видели, и деревьев, и цветов, и пение птиц и запах лугов цветущих. Моря и реки, дожди и грозы тоже им были неведомы. Не знали они радости рождения и горечи утрат. Жизнь их протекала за стенами башни, с высоты которой они могли наблюдать лишь за луной и звездами. Ведь все, что находилось ниже этой башни, было погружено во мрак, а поэтому все, что было кроме башни они называли просто – кромешная тьма. А еще скажу тебе, что была у них священная книга, и сказывала она о том, что когда пропадут все звезды наверху, то наступит рассвет, и взойдет солнце над землей, и проснутся птицы и звери, и распустятся цветы и листья на деревьях. Светом и теплом согреет солнце всех на земле - от муравья до кита в океане. Много всякого было прописано в той книге... да вот только прочесть они ее не могли. Ведь все, о чем говорилось в том писании, они никогда не видели, не слышали, не чувствовали, а значит и не могли себе этого даже представить.
Я слушал деда внимательно, фантазии уносили меня куда-то далеко-далеко, где я ни разу не был.
Сквозь ветви и листву березы прорывалось голубое небо. С луга доносились уже знакомые мне запахи цветущих трав - тысячелистника, зверобоя и душицы. Мысли кружились надо мной, унося меня в далекое-далекое прошлое.
Здесь рассказ деда прерывается, вернее я путаюсь в том, что мне рассказывал дед и что я видел, словно наяву. Может я попросту, уснул, точно не помню, но расскажу вам, все, что я увидел.

Слушайте…
Глава вторая

На башне


…Он сидел и смотрел в подзорную трубу. Его звали Ав, и был он звездочетом. Каждый лунный день он садился у своей подзорной трубы и считал звезды, а потом докладывал жителям Вилона, сколько звезд погасло. И все ждали его вестей, потому что в священной книге было написано: «…когда все звезды погаснут в небесной выси, наступит рассвет, взойдет Солнце и померкнет Луна в свете Солнца, и тогда голубое небо озарит утренняя заря и проснутся птицы и звери…» Ав знал наизусть священную книгу и глубоко верил в истинность написанного в отличие от многих жителей этого города. Но что такое Солнце, и что означают слова «утренняя заря», кто это птицы и звери и где они спят, что значит «голубое»? И как может оно - Солнце - быть ярче Луны, ведь это попросту невозможно? Каждый раз сидя у своей подзорной трубы, задавался Ав вопросами. Свет Луны так ярок, что на нее и смотреть нельзя без защитных очков. Но Ав так часто смотрел на звезды и Луну сквозь призму увеличительных стекол, что уже привык к яркому свету и в отличие от всех, мог спокойно наблюдать за светилом без очков.
У Ава было очень много вопросов. Священное писание не давало ему покоя, и ему хотелось поскорее все это увидеть, услышать, узнать, и поэтому он каждый лунный день садился у своей подзорной трубы и считал звезды, а когда несколько звезд пропадало с небосклона, он бежал и радостно всем сообщал.
- Ты опять смотришь на Луну без очков, - вбежав и переводя дыхание, возмущенно сказала Раам.
- Это ты Раам? Почему ты всегда такая нетерпеливая и не стучишь в дверь? - повернувшись на вращающем кресле к двери спросил Ав.
- Я стучала!
- Ты влетела со стуком.
- Нет, я стучала, – настойчиво продолжала Раам, притопнув ножкой и слегка наклонив голову, - мало того, что ты уже почти ослеп, глядя на светило без защитных очков, но ты к тому же, наверное, и оглох.
Девчонки… какие они все-таки бывают вредные и упрямые, - подумал Ав.
- Ладно, ладно, пусть стучала. Я работаю, а ты мне мешаешь, - уже спокойно сказал Ав. - Что тебя принесло, может, хочешь лимонаду? - Ав встал и подошел к комоду, чтобы достать лимонад, он всегда так делал: предлагал лимонад, и Раам, выпивая, таяла и успокаивалась. - Вот, пожалуйста, лимонад. - Ав подал ей прозрачный стакан, украсив его горящими светлячками, только сегодня подаренными ему городским фонарщиком.
- Как красиво!!! – запрыгала от радости Раам и с нежностью в голосе произнесла, - какие они яркие. Ты всегда умеешь меня удивить, Ав.
- Ну, что тебя принесло в столь ранний час?
- Как что? Ты неисправим, Ав… У тебя в памяти так много всего хранится, миллионы звезд. А то, что сегодня четвертая полная луна, ты забыл? Сегодня новый лунный год, и я принесла тебе подарок. Раам выбежала за дверь и вошла с большой коробкой, перевязанной тоненькой ниточкой.
- Ах да, - стукнул себя по лбу Ав! - Сегодня же 6000 лунных лет со дня появления башни Вилонской на земле лунной. Как же я забыл! А это что?
- Открой коробку и увидишь сам, - смущенно произнесла Раам.
Ав бережно взял коробку и стал распечатывать.
- О-о, это новый колпак? – воскликнул он с восторгом.
- Да, я его сама склеила и украсила светлячками, пусть не такими яркими, как у тебя, ведь я не дружу с фонарщиком… - Раам, не договорив, ожидающе смотрела на реакцию Ава.
Ав с восторгом рассматривал новый колпак звездочета, на нем горели звезды и весело улыбался месяц.
- Спасибо тебе. Ты настоящий друг, Раам. - Ав подошел и поцеловал девушку в щеку. Рассматривая подарок, он проклинал себя за рассеянность и такую невнимательность к Раам: «Что же мне подарить ей? Ах да! - догадался Ав.
- А это тебе, - и Ав достал из своего стола коробочку, - правда, я не умею так красиво упаковывать подарки, как ты, но все же возьми, тебе должно понравиться.
- Что это?! - Раам с восторгом и нескрываемым любопытством смотрела на небольшую коробочку. Затем по детски зажмурив глаза (Ав про себя заметил, что она еще совсем ребенок, хотя всего лишь на тысячу пятьсот семьдесят три года младше его), Раам открыла коробочку, и ее лицо засияло от изумления и от тонкого свечения из коробки.
- Ах, - вскрикнула Раам, - Что это?
- Это лунный камень, я его нашел внизу, когда выходил с фонарщиком из башни, чтобы помочь ему собрать светлячков.
- Ты выходил из башни? - нахмурив брови, удивленно спросила Раам. - Но это запрещено, никто, кроме фонарщика, не имеет права делать этого. Это опасно. Как и нельзя встречаться с семью слепыми мудрецами, скрытым на вершине башни, нельзя смотреть на луну без защитных очков, нельзя вслух читать священную книгу, нельзя фантазировать! - Раам так разошлась, что Аву стало смешно на нее смотреть, и он громко расхохотался.
Девочка в изумлении замолчала.
- Над чем ты смеешься? - На лице Раам маску строгости сменила маска удивления. И это произошло так быстро и внезапно, что Ав опять не удержался и расхохотался еще громче.
- Ты смеешься? - и Раам уже стала улыбаться. - Над чем? - и вот она начала хихикать. – Ну, скажи? - и она уже, как и он, смеялась взахлеб.
- Раам! - не сдерживаясь хохотал он,- Ра-ха-ха-ха-ам, ты мне сейчас напомнила нашу наиумнейшую и всезнающую Фила-Софию - автора великих законов нашего города. Когда ты говорила, твое лицо было так похоже на ее, как точная копия, уменьшенная в размере и возрасте.
- Тихо, тихо, - посмеиваясь уже в кулак, прошептала Раам, - вдруг она услышит, тогда нам несдобровать, и нас ждет длинная нотация. А это страшное наказание, ты же знаешь.
Насмеявшись вдоволь, Ав и Раам уселись на диван.
- Обещай мне, что всегда будешь послушен законам башни Вилонской и их автору и блюстителю – наиумнейшей Фила-Софии, - строгим, но звенящим радостью голосом сказала Раам, заглядывая в коробочку. Свет, исходящий от лунного камня, притягивал ее внимание, и она больше не могла терпеть.
- Это не законно-о-о, - протянула Раам, не в силах оторвать взгляд от камня, и достала его из коробки. – Это одна из тех звезд, которые падают с неба? –Серьезно глядя в глаза Аву, спросила девушка.
Ав тем временем примерял новый колпак.
- Не знаю, Раам, я нашел его на земле у башни.
- Но если, по твоим подсчетам, с неба уже упало один миллион триста тридцать три тысячи звезд. То эта - одна из немногих, которая не провалилась в вечную кромешную тьму за пределами башни?
- Не знаю, - Ав внимательно разглядывал рисунок на своем новом колпаке. - Ты искусная художница, никто в городе не может сравниться с тобой. Ты так тонко придала месяцу человеческое лицо и улыбку, я такого никогда не видел.
Раам засмущалась, но вдруг вскочила и схватила Ава за руку.
- Бросай свои подсчеты, пойдем, спустимся в город. Сегодня праздник, там будет концерт кузнечиков и театр теней. Ведь сегодня полная луна и тени такие яркие. Пойдем скорее, а то пропустим представление. - Раам тянула Ава к двери.
- Нет, Раам, я не могу, у меня сегодня подведение итогов за год. Я должен завтра обрадовать жителей башни, объявив им, что за этот год погасло звезд гораздо больше, чем в прошлом году, и что мы приближаемся к исполнению пророчества священной книги. - И Ав еще раз процитировал сказанное в книге: «…когда все звезды погаснут на небосклоне, рассвет озарит голубое небо, и Луна померкнет в его свете, и взойдет Солнце и согреет своим светом и теплом все сущее на земле от муравья до кита в океане, и тогда проснется лес, каждым лепестком своим встрепенется, и птицы воспоют песню восходу, и все звери от мала до велика будут радоваться ему. И будет утро, и будет вечер, и будет день, и ночь, и так будет всегда…» - Ав не договорил.
Раам загрустила и подошла к камину, в котором тихо потрескивал торф, распространяя вокруг тепло.
- Ав, признайся честно, неужели ты веришь в это? И во что ты веришь, если не понимаешь ни одного слова?! Что такое Солнце? Что такое голубое небо? Муровей, птицы, кит в океане, лес? А когда дальше читаешь - там столько заумных слов. Ну, вот, например, из того, что я помню: «…радуга, семью цветами, прольется дождь, облака…» Язык сломаешь, а уж мозги подавно свихнутся, если все это себе представлять. Недаром наша глубокоуважаемая и заумная Фила-София запретила читать эту книгу всем жителям города, считая, что она причиняет вред их психике. Разве мы должны во что-то верить? Зачем? Зачем верить в то, чего мы не знаем? Нет ничего, кроме того, что у нас есть, того, что нас окружает. Вера эта твоя давно уже не в моде. Назови мне хоть одного человека, кто бы верил, как и ты.
Ав внимательно слушал Раам, во многом она была права.
- Но книга, священная книга… а мудрецы наверху башни? Их закрыли, но они тоже верят…
- Мудрецы, они же слепые им больше ничего не остается, как верить в то, что они никогда не увидят!
- А фонарщик?
- И только!
- Почему и только? И я. Разве этого мало?
- Ну, почему ты такой упрямый? Почему ты веришь какой-то неживой книге, а живой и уважаемой Фила-Софии не веришь.
- Я часто наблюдаю за светилом, и вот что скажу тебе: луна бывает полной и не полной... - Ав не успел договорить, как Раам его прервала.
- Но Фила-София говорит, что она наполняется светом от звезд, как этот прозрачный кувшин, а потом выливает этот свет на нашу башню. Поэтому она бывает полная и неполная.
- Она не наполняется, а освещается, как и ты сейчас - при полной луне. Я вижу часть твоего лица светящееся, а часть в тени. Значит, и луну что-то освещает, как луна - нас с тобой. Может, этот свет и называется Солнцем.
- Ты - неисправимый фантазер и нарушитель порядка. Ты же знаешь, что фантазировать нельзя, это запрещает Фила-София. Это вредно для жителей города.
- Но я не фантазирую.
- Я больше не буду разговаривать с тобой на эту тему. Ты идешь на праздник?
- Нет, Раам, мне надо работать.
Раам, фыркнув, пошла к двери, затем вернулась, забрала коробочку с лунным камнем и со словами «Ну, и сиди здесь со своей верой!» выскочила за дверь.
- Спасибо… - прокричал ей Ав вдогонку. «Спасибо за колпак», - уже сам себе под нос прошептал он и, крутнувшись на кресле к подзорной трубе, стал внимательно всматриваться в звездное небо. «Луна, солнце, звезды погаснут, луна, солнце, звезды погаснут, луна, солнце, звезды погаснут», - крутилась одна и та же фраза у него в голове. И вдруг луна медленно стала расплываться в окуляре подзорной трубы. Что это? Ав оторвался от подзорной трубы и встряхнул головой. Посмотрел на обстановку комнаты, все стояло на месте. Опять взглянул в окуляр, но луны не увидел, а на месте луны было какое-то полупрозрачное пятно, так же ярко светящее, как луна. Что со мной? Может, я теряю зрение? Ав почувствовал, как по его лицу от волнения покатились капли пота. Он снова взглянул в окуляр и увидел, что на месте луны было светящееся пятно, по форме напоминавшее лицо старца со светящейся волнистой бородой и очками. Из-под бороды явственно проглядывала веселая улыбка, а за оправой круглых очков - добрые насмешливые глаза. Это пятно было так огромно, что закрывало собой полнеба, но сквозь него можно было видеть очертание луны, как темное пятно на белой скатерти. Ав боялся оторваться от окуляра, он сидел и заворожено смотрел на лицо доброго старца. В голове работала только одна мысль: «Или я сошел с ума или… Кто это? Может, это и есть Солнце?»
- Нет, нет, ты не сошел с ума и ты действительно видишь меня,- заговорила прозрачная светящаяся голова. - Кто я? - Улыбнулась она. - Я не Солнце, я Облако. Затем, помолчав и как бы оглядевшись по сторонам, добавила, - я - Облако в штанах, и ты меня видишь по-правде, и это не сон. Распахни окно.
Ав с волнением привстал с кресла, но страха не чувствовал - он вообще не чувствовал своего тела. Ему даже на минуту показалось, что он, как и это облако, парит у себя в комнате. Подойдя к окну, он настежь распахнул две большие створки. Облако переместилось и зависло прямо у его окна.
- Ну, здравствуй, Ав! - спокойным старческим, но довольно четким голосом поздоровалось Облако.
- Здра.. здрав… здравствуйте, - заикаясь произнес Ав.
Облако улыбнулось, его волнистая борода шевелилась и покачивалась, сквозь нее проглядывала тусклым пятном луна, а звезды, рассыпанные на бороде и волосах Облака в штанах, светились маленькими искорками.
- Ты звал меня, и я пришел к тебе. - Когда Облако говорило, было видно, как шевелятся губы, а из-под очков внимательно смотрят добрые и веселые глаза. И было оно – это лицо - огромным и прозрачным.
- Я-я-я??? – протяжно, с нескрываемым удивлением спросил Ав.
- Да ты, а кто же еще? Я больше никого здесь не вижу. Все остальные люди вашей башенки заняты праздником. Лишь ты один сидел и звал меня.
- Но я вовсе никого не звал, а сидел и считал звезды!
- Нет, ты их не считал, ты в них пытался найти ответы на вопросы, которые зародились у тебя после прочтения священной книги. Ведь так? Признавайся.
- Ну, да, я всегда искал ответы на вопросы, но причем здесь вы – Облако в штанах. - Тут Ав вспомнил о книге. - Постойте, постойте, в священной книге упоминалось такое слово как «облако». Так значит, вот как оно выглядит!
- Не совсем так. Я не скрою, что сейчас похож на облако, но они совсем другие – облака. Ну, ничего, ты все увидишь и все поймешь со временем. Ведь ты этого желаешь, мой дорогой мальчик? Понять и увидеть все, что написано в священной книге. Так? - Облако перелетело поближе к окну, изменив свои размеры, чтобы быть не очень большим.
- Да, конечно, я все время об этом думаю. Я верю, что все написанное в этой книге – правда, которую мы не видим.
- Именно так, сын мой. И я здесь, чтобы помочь тебе. Все дается по Вере, а сил и желания тебе не занимать. Ну, что, пора в путешествие, если ты не трусишь. Я покажу тебе многое, и ты увидишь хорошее. Готов ли ты и крепка ли Вера твоя?
Ав опешил, он вовсе никуда не собирался, а здесь - в путешествие.
- А что такое путешествие? - неожиданно для себя осмелев, спросил Ав.
- Путешествие - это когда ты отправляешься в дальний путь, полный впечатлений и чего-то нового, ранее тобою не виданного. Ты готов? - еще раз переспросило Облако в штанах.
Ав задумался: «Путь - это что-то новое, разве не этого я хотел всю жизнь?»
- А что мне взять с собой?
- Веру, друг мой, и не более. Это все, что есть у человека, больше ему вовсе ничего не нужно. Скоро ты сам убедишься. Я накрою тебя собой, и мы унесемся туда, откуда пришла эта книга. Ты должен закрыть глаза и досчитать до десяти.
Ав зажмурился и начал медленно считать:
- Раз, два, три… - у него перехватило дыхание. Как будто он взлетал высоко- высоко вверх над башней, или, наоборот, падал глубоко-глубоко вниз с башни. На счете «девять» ему на минутку показалось, что они пролетели мимо луны. - …десять.
Ав открыл глаза.