ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Поставлены
торчмя
Мрачнеют каменные
плиты.
Замшели кое-где.
И надписи, томя
То идишем, то
густотой иврита,
Рекут о жизни
и беде.
О жизни тёплой,
суетливой,
Где вес имеют
всякие дела.
Раввин на камне
высечен – возносит
Сурово перст,
пугая перспективой.
Что обещает
каббала?
Мерцает осень.
Изображения
овец
И рыб на
плитах.
Реченья Ветхого
завета.
Вот здесь
лежат отец
И сын – вы
помяните их в молитвах,
На то ведь
нет запрета.
Да, прожили
кто как
Сумел, реальность
познавая,
Растя детей.
Да обретут –
не нужен мрак! –
Ушедшие свеченье
рая!
Сады лучей!
К 10-ЛЕТИЮ
СМЕРТИ И. БРОДСКОГО
Смерть оборвёт
анжанбеман
Очередной, но
самый важный –
Она едва
ль страшна томам,
Лишь человеку
мнится страшной.
О, вихреватая
стезя!
Другому б
помрачила разум.
Но завлекательным
рассказом
Давать трагедию
нельзя.
Американский
континент
Пестрит разнообразьем
красок.
От множества
людей и масок
Каков читателей
процент?
На Родине
был позже бум,
И доходящий
до абсурда.
Давали ощущенье
чуда
Стихи, одолевая
шум.
Но время
страсти усмирит,
Все книги
утвердив на полках.
Мороз январский
весь в иголках
С землёю
твердь соединит.
ОДИН ИЗ МНОГИХ
С пейсами, в
лапсердаке,
С чемоданчиком
в руке,
Меж других
печальноглазый
В неизвестность
едет он,
Явью вряд
ли удручён –
Пыльной, душной,
несуразной.
Думает – в ином
равно
Месте я устроюсь!
Но
Нету местопребыванья
Для него – лишь
мёртвый ад.
Лагерь ждёт.
Нельзя назад.
Поезд. Чёрное
молчанье.
Тора не поможет,
нет.
Где, Талмуд, твой
дивный свет?
Траурно мерцает
горе.
И глаза закрыл
портной,
И в себя
глядит, с лихой
Собственной
судьбой не споря.
МОИСЕЙ
Как страшно
– куст, не прожигая,
Покрыли ягоды
огня.
И голос зазвучал,
пугая,
Меняя перспективу
дня.
Египет своенравен.
То есть
Не верит
правде фараон,
Но верит
силе, ибо повесть
Её читал
усердно он.
Как реки
стали красной кровью,
Тогда вошёл
в сознанье страх.
…а море
сжало смертной солью
войска Египта
навсегда…
И вот евреи
средь пустыни,
Пестреет длинный
караван.
В переплетеньях
Божьих линий
Едва ль отыщите
изъян.
ЕВРЕИ В ПУСТЫНЕ
Пестры шатры.
И нас в
пустыне очень много.
И неясна
дорога.
Оранжевы в
ночи костры.
Свинцовая томит
тревога.
Растянута толпа
– тут целый город.
Осёл орёт.
Курчавый паренёк
– ужасно молод! –
Взирает на
девчонку жадно – вот
Ток жизни, что
неотменим.
Всегда считаться
нужно с ним.
Была ли манна
Осиянна?
Жесток песок
пустыни, крут помол.
Действительность
нам предлагает знаки.
Но как понять
грядущего глагол,
Когда все
символы двояки?..
* *
*
На корабле
еврейском хор альтовый,
Вот надписи
про скорбь, судьбу, и страх.
И кантор
сотрясает воздух словом –
Что изменяя
в душах и умах?..
О, львиногласье!
Зданье синагоги,
Чей корень –
вера, манит и влечёт.
И равновесье
гласных нам в итоге,
Коль худо
жили – предъявляет счёт.
И камилавки
будто утопают
Тут в гроздьях
семисвечий, в их огнях,
Которые источники
скрывают
Свои в столь
многослойных небесах.
К 60-ЛЕТИЮ
ПОБЕДЫ
Зима и лето
были не такими,
Весна и осень
были не такими,
Когда земля
плыла в тяжёлом дыме,
Цвела огнём,
и смерти оптом шли.
Синело небо,
голубело небо,
И вечно безответно
было небо,
Его молитвы
тронуть не смогли.
Чернели танки,
и леса чернели,
Дотла деревни
многие сгорели.
Клубилась партизанская
война
Помимо основной,
такой жестокой –
Как будто
все былые в ней одной
Сошлись, гигантской
и тысячеокой,
Расплавившей
сейчас предел земной.
И подвиги
без счёта совершались,
И в сторону
отбрасывались жалость
И состраданье
– впрочем, не всегда.
Был страшен
крест военного труда.
Не города –
а графика развалин.
Кружило вороньё.
Твой мозг ужален
Былым, какого
мощь себе с трудом
Представить
можешь. Но победа силы
Вернёт народу.
Жалко, что могилы
Она не может
отменить притом.
ПАМЯТИ ДАВИДА
САМОЙЛОВА
А смерть
Самойлова Давида
Нашла на
сцене. Свет погас.
И тьма сознанье
раздавила
В определённый
день и час.
Сороковые отзвучали,
Пропахли порохом
они,
Пропахли порохом
отчаянья
Овеянные скорбью
дни.
Жизнь восстанавливалась
мерно,
Среди неё
цвели стихи.
Коль не цвели
– взрывались нервно,
Иль бились
приступом тоски.
И распускались
хризантемы
Высоких мыслей…Но
цветник
Оценит кто
в тисках системы?
Тогда рождается
дневник.
А перевод
имеет свойство
Сближать людей…А
вот и смерть:
Всё было – высота,
геройство,
И вот теперь
открыта твердь.
ИУДЕЙСКАЯ МОЛИТВА
Просто песню
я пою
За работою
привычной.
Матерьял сейчас
крою.
Сыт, здоров
и жизнью личной
Удовлетворён. И
вот
Снова впереди
суббота.
Значит синагога
ждёт.
Хорошо идёт
работа.
О, молитва с
просьбой бред –
Данного уже
довольно.
Я благодарю
за свет –
Денный свет
идёт спокойно.
Денный свет
ласкает нас
Тихой силою
своею.
Жизнь – молитва
иль рассказ?
Жизнь обычного
еврея?
Жизнь в молитву
превратить
Я желаю, я
стараюсь.
И в работе
растворяюсь,
И в стремленье
кротким быть.
ВСПОМИНАЯ ПРОРОКА
ИСАЙЮ
Дистанцироваться
от
Обольщений
и иллюзий.
Каменные муравьи
Знают много
мёртвых троп.
Жар почти
кипит июльский.
Дни им сварены
твои.
А Исайи голос
крут! –
Желчью он
звучит и болью.
И переполняет
мозг.
Книга Библии.
Идут
Дни – вневременною
солью
Я насытить
их не смог.
Шорох, морок
суеты.
Самому же
мне под сорок,
Прошлое лежит
рудой.
Что, старик, расскажешь
ты,
Коль силён
извечный ворог?
И молчит
старик седой.
Разорвёт себя
герой,
Чтобы после
снова склеить.
Кровь струится
по траве.
Осень сыпет
вновь листвой.
Жив покуда –
надо верить.
Правд никто
не ведал две.
Истина – она
одна.
Соль в воде
сколь растворима?
Царский пышный
тот дворец
Рухнет – говорит
луна.
Но слова – мощнее
Рима.
Это ведает
мудрец.
МИР ИУДЕЙСКИЙ
Мир древний,
мир прапамяти, высот,
Духовных взлётов,
сложных впадин смысла.
Он содержаньем,
скорбью всей поёт,
Не принимая
во вниманье числа.
|